![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
giglo_favaПоющие Лазаря, или На редкость бедные люди
Флэнн О'Брайен (перевод: Анна Александровна Коростелева)
(http://flibusta.net/b/76087)
Интересно, автор-ирландец настояший, или?.. Я могу ошибаться, но при чтении у меня многократно возникало ощущение мистификации.
Четыре фрагмента (два обычных, один крошечный и один просто небольшой)
1.
"ГЛАВА ТРЕТЬЯ Я иду в школу. – Джамс О’Донелл. – Награда в два фунта. – Свиньи вновь у нас в доме. – Хитрость Старика. – Свинья сбежала. – Старый сказочник и граммофон.
Я благополучно достиг восьмого года жизни, когда меня отправили в школу. Был я медлителен, тощ и невелик ростом, на мне были серые штаны из овечьей шерсти, но ни ниже, ни выше этих штанов на мне не было ни тряпицы. Множество других мальцов направлялось в тот день по дороге к школе вместе со мной, и у многих из них на штанах еще заметны были следы золы. Некоторые из них ползли по дороге на четвереньках, еще не умея ходить. Многие из них были из Дингла, часть из Ги Дорь; иные приплыли с запада, с Аранских островов. Все мы чувствовали себя бодро и радостно в свой первый школьный день. Все мы месили ногами торфянистую землю. И были мы бодрыми и радостными.
Учителя звали Аморген О’Лунаса. Это был человек черноволосый, высокий и мрачный; выражение лица у него было кислое и едкое; кости под болезненно-желтой кожей так и выпирали; вид у него был нездоровый; злоба гостила у него на лице так же постоянно, как и лезшие в глаза волосы; почтения он ни к кому не испытывал. Все мы набились в школу, – маленькое неказистое помещение, где вода ручьями стекала по стенам, и все было насквозь сырым и промокшим. Все мы уселись на лавки, не издавая ни слова и ни звука из страха перед учителем. Он переводил свой ядовитый взгляд с одного на другого, пока наконец взгляд этот не дошел до меня и не остановился на мне. Ей-богу, не нравилось мне то, что он на меня смотрел: глаза его так и сверлили меня. Помолчав, он уставил на меня длинный желтый палец и спросил:
– Ф-ф-ват из йер нам?
Речи этой я не понял, как не понимал и вообще ни одного иностранного языка, и не было у меня никакого орудия речи, равно как и никакой другой защиты от невзгод жизни, кроме ирландского языка. Я мог только пялиться на него, онемев от робости. Тут я увидел, что надвигается страшный приступ гнева, он собирался и рос в точности как грозовая туча. Я в панике посмотрел на окружавших меня мальчиков и услышал шепот сзади:
– Он спрашивает твое имя.
Сердце мое подскочило от радости и облегчения, и я был очень благодарен тому, кто подсказал мне. Я честно и открыто взглянул в глаза учителю и ответил:
– Бонапарт, сын Микеланджело, сына Педара, сына Эогана, сына Сорхи, дочери Томаса, сына Мойры, дочери Шона, сына Шемаса, сына Диармайда...
Не успел я произнести и половины своего имени, учитель что-то раздраженно пролаял и поманил меня к себе пальцем. Когда я подошел к нему поближе, оказалось, что он сжимает в руке весло. Прилив гнева теперь уже походил на весеннее половодье, он перехватил весло поудобнее и держал обеими руками. Он размахнулся с плеча и со свистом, подобным свисту ветра, огрел меня сверху вниз, так что злосчастный удар пришелся мне прямо по голове. От этого удара я потерял сознание, но, прежде чем лишиться чувств, я еще услышал его пронзительный вопль:
– Йер нам, – сказал он, – из Джамс О’Донелл.
Джамс О’Донелл? Два эти слова лихорадочно бились у меня в мозгу, когда я вновь пришел в себя. Я лежал ничком в сторонке на полу, мои штаны, волосы и я сам, – все пропиталось кровью, которая потоками хлестала из моей разбитой головы. Когда ко мне вновь вернулось нормальное зрение, учитель уже поднял на ноги другого мальчика и спрашивал у него имя. Ясно было, что малышу не хватило ума извлечь должный урок из тех побоев, что выпали на мою долю, поскольку он отвечал учителю, называя свое имя в миру в точности так же, как это делал я. Учитель вновь схватился за палку и не успокоился до тех пор, пока кровь мальчика не брызнула фонтаном, а сам мальчик не лишился начисто чувств, простертый в луже крови на полу. И нанося удар, учитель вновь сопроводил его воплем:
– Йер нам, – сказал он, – из Джамс О’Донелл!
Вот так каждый бедняга в школе был бит и наречен именем Джамс О’Донелл. Не было ни одной детской головки во всей округе, которая не была бы разбита в этот день. Понятно, многие не могли стоять на ногах в этот вечер, и мальчики, приходившиеся им родней, отнесли их по домам. Жалко было смотреть на тех ребят, кому надо было добираться вплавь домой на Араны, притом что у них с утра и маковой росинки во рту не было.
Когда я добрался до дома, матушка как раз варила картошку для свиней, и я попросил у нее пару картошин на обед. Картошку я получил и съел безо всякой приправы, кроме нескольких крупиц соли. Школьные беды все это время не давали покоя моему уму, и я постановил спросить про это у матери.
– О женщина, – сказал я, – я слыхал, что всех до единого в этих местах зовут Джамс О’Донелл. Если это впрямь так, то поистине удивительна нынешняя жизнь, и страшно подумать, до чего крепкий и здоровый человек этот О’Донелл, если у него столько детей!
– Ты верно судишь, – сказала она.
– Если и так, – отвечал я, – я ничего не понимаю в собственном верном суждении."
2.
"ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Нашествие ирландскоговорящих. – Ирландский колледж. – Ирландский праздник в нашей местности. – Благородные господа из Дублина. – После танцев приходят беды.
...
Председатель положил перед собой на стол золотые часы, заложил большие пальцы за края жилета и разразился следующей истинно ирландской речью:
– Ирландцы, – сказал он. – Мое ирландское сердце радуется при мысли о том, что я сегодня обращаюсь к вам по-ирландски на этом ирландском празднике в самом центре ирландскоговорящей области. Надо сказать, что сам я ирландец. Я ирландец с макушки до пят, ирландец спереди, сзади, сверху и снизу. Все вы здесь истинные ирландцы, как и я. Все мы до единого потомственные ирландские ирландцы. А тот, кто ирландец, будет ирландцем и впредь. И сам я, так же, как и вы, не сказал ни единого слова кроме как по-ирландски с того дня, как родился, и вот еще что: только и исключительно по-ирландски бывало сказано все, что бы ни говорил я в своей жизни. И раз мы истинные ирландцы, нам следует постоянно обсуждать друг с другом проблему ирландского языка, равно как и проблему ирландскости. Не будет никакой пользы от нашего знания ирландского, если мы станем беседовать на этом языке о неирландских вещах. Тот, кто говорит по-ирландски, но не обсуждает вопрос языка, тот в глубине души не истинный ирландец: такой человек не приносит пользы ирландскому духу, и это все равно, как если бы он насмехался над ирландским языком и оскорблял ирландцев. Нет ни одной вещи на свете, столь же милой и столь же ирландской, как истинные истинно ирландские ирландцы, беседующие на истинно ирландском языке на тему самого что ни на есть ирландского ирландского языка. И сейчас я объявляю этот праздник ирландски-открытым! Слава ирландцам! Пусть живет и процветает наш ирландский язык!
Едва благородный ирландец уселся на свою ирландскую задницу, большой шум и аплодисменты раздались среди собравшихся. Многие местные ирландцы ослабли от долгого стояния на ногах, поскольку ноги под ними подкашивались от вечного недоедания, но никто не произнес ни слова жалобы. После этого вступил Опасный Котенок, – высокий, обширный и почтенный муж с лицом темно-синим от бурного роста бороды и частого бритья. Он произнес еще одну прекрасную речь.
– Ирландцы! – сказал он. – Я от всей души приветствую вас, пришедших сегодня на этот праздник, и желаю крепкого здоровья, долгой жизни, процветания и удачи и всяческого счастья вам, всем вместе и по отдельности, до скончания дней и покуда только будут живы ирландцы в Ирландии. Именно ирландский язык приходится всем нам родным, и потому нам следует быть серьезными в вопросах ирландского языка. Я не считаю, что правительство серьезно подходит к вопросу ирландского языка; я не думаю, чтобы они в глубине своей души были ирландцами. Они насмехаются над ирландским языком и оскорбляют ирландцев. Всем нам следует крепко стоять за ирландский язык. Я считаю, что даже Университет несерьезно подходит к вопросу ирландского языка. Люди, занимающиеся индустрией и торговлей, несерьезно подходят к вопросам ирландского языка. Я сомневаюсь временами, – подходит ли хоть КТО-НИБУДЬ серьезно к вопросу ирландского языка? Нет свободы без единства! Нет языка – нет страны! Пусть живет и процветает наш ирландский язык!
– Нет свободы без короля Георга! – сказал Седой Старик мне на ухо. Он всегда очень уважал английского короля.
– Похоже, – сказал я, – что этот благородный господин – ирландец и подлинно серьезно подходит к вопросу ирландского языка.
– По всей видимости, – сказал Старик, – котелок у него варит хорошо.
Не одна еще прекрасная речь к народу прозвучала с этой трибуны, а целых восемь. Многие ирландцы упали в обморок от голода и от напряжения слуха, а один человек умер самым ирландским образом посреди собравшихся. Да, тот день был великим днем речей в Корка Дорха."
3.
"ГЛАВА ПЯТАЯ На охоту в Росанн. – Красоты и чудеса тех краев. – Сказочник Фердинанд О’Рунаса. – Мой ночной поход. – За мной гонится нечто ужасное. – Я спасен.
Как-то раз, когда с картошкой у нас в доме сделалось туговато и призрак голода начал тревожить нас, Седой Старик сказал, что нам следует отправиться на охоту, если только мы хотим удержать души наши в телах, а не выпустить их порхать в поднебесье, подобно сладкоголосым пташкам. Хоть и говорится, что, мол, с миру по нитке – голому рубашка и что один в поле не воин, но если слишком уж полагаться на людей, то вскоре и впрямь голышом щеголять будешь, а там и один в поле останешься."
4.
"ГЛАВА ШЕСТАЯ Я достигаю зрелости. – Жажда жениться. – Мы с Седым Стариком в Росанн. – Я женат. – Смерть и злополучие.
Когда я достиг зрелого возраста (однако по-прежнему не обладал ни мужскими качествами, ни здоровьем), я подумал однажды, что нету сходства между мной и другими людьми в Корка Дорха, которые жили в мое время и выросли вместе со мной. Они были женаты и у них было по многу детей. Без сомнения, часть этих юнцов к тому времени уже отправилась в школу, и учитель окрестил их именем Джамс О’Донелл. У меня не было жены, и, по-моему, никто не уважал меня по этой причине. Я не понимал в то время простейших вещей, равно как и чего-либо другого. Я думал, что дети падают с неба, и что всем, кто хочет их заиметь, нужна лишь удача и хорошие обширные поля. Впоследствии я стал слегка сомневаться, что все обстояло именно так. Были люди, – древние старики, – у которых были большие наделы земли, а детей не было вовсе, были и другие, у которых земли было с воробьиный нос, однако был полон дом малышей. Я подумал, что разумным выходом будет представить этот вопрос на суд Седого Старика.
– Почему и по какой причине, уважаемый, – сказал я, – я не женат?
– Любое терпение, – сказал Старик, – вознаграждается.
В тот раз я больше ничего не сказал, а в течение месяца обдумывал сказанное в покое, растянувшись на тростнике в задней части дома. Я заметил, что мужчины всегда женятся на женщинах, а женщины выходят замуж за мужчин. И хотя я часто слыхал, как Мартин О’Банаса называет меня “бедным созданием”, говоря с моей матерью, я считал, что многие женщины приняли бы мое предложение с радостью.
Однажды мне встретилась на дороге женщина с верхнего конца Корка Дорха. Я учтиво приветствовал ее и сказал ей несколько слов.
– Уважаемая, – сказал я. – Я уже достиг мужского возраста, но заметь, что у меня совершенно нет детей. Есть ли какая-нибудь надежда, достопочтенная, что ты выйдешь за меня замуж?
Ни ответа, ни учтивого слова я от нее не услышал, она лишь со всех ног припустила по дороге, тихо ругаясь сквозь зубы..."
Флэнн О'Брайен (перевод: Анна Александровна Коростелева)
(http://flibusta.net/b/76087)
Интересно, автор-ирландец настояший, или?.. Я могу ошибаться, но при чтении у меня многократно возникало ощущение мистификации.
Четыре фрагмента (два обычных, один крошечный и один просто небольшой)
1.
"ГЛАВА ТРЕТЬЯ Я иду в школу. – Джамс О’Донелл. – Награда в два фунта. – Свиньи вновь у нас в доме. – Хитрость Старика. – Свинья сбежала. – Старый сказочник и граммофон.
Я благополучно достиг восьмого года жизни, когда меня отправили в школу. Был я медлителен, тощ и невелик ростом, на мне были серые штаны из овечьей шерсти, но ни ниже, ни выше этих штанов на мне не было ни тряпицы. Множество других мальцов направлялось в тот день по дороге к школе вместе со мной, и у многих из них на штанах еще заметны были следы золы. Некоторые из них ползли по дороге на четвереньках, еще не умея ходить. Многие из них были из Дингла, часть из Ги Дорь; иные приплыли с запада, с Аранских островов. Все мы чувствовали себя бодро и радостно в свой первый школьный день. Все мы месили ногами торфянистую землю. И были мы бодрыми и радостными.
Учителя звали Аморген О’Лунаса. Это был человек черноволосый, высокий и мрачный; выражение лица у него было кислое и едкое; кости под болезненно-желтой кожей так и выпирали; вид у него был нездоровый; злоба гостила у него на лице так же постоянно, как и лезшие в глаза волосы; почтения он ни к кому не испытывал. Все мы набились в школу, – маленькое неказистое помещение, где вода ручьями стекала по стенам, и все было насквозь сырым и промокшим. Все мы уселись на лавки, не издавая ни слова и ни звука из страха перед учителем. Он переводил свой ядовитый взгляд с одного на другого, пока наконец взгляд этот не дошел до меня и не остановился на мне. Ей-богу, не нравилось мне то, что он на меня смотрел: глаза его так и сверлили меня. Помолчав, он уставил на меня длинный желтый палец и спросил:
– Ф-ф-ват из йер нам?
Речи этой я не понял, как не понимал и вообще ни одного иностранного языка, и не было у меня никакого орудия речи, равно как и никакой другой защиты от невзгод жизни, кроме ирландского языка. Я мог только пялиться на него, онемев от робости. Тут я увидел, что надвигается страшный приступ гнева, он собирался и рос в точности как грозовая туча. Я в панике посмотрел на окружавших меня мальчиков и услышал шепот сзади:
– Он спрашивает твое имя.
Сердце мое подскочило от радости и облегчения, и я был очень благодарен тому, кто подсказал мне. Я честно и открыто взглянул в глаза учителю и ответил:
– Бонапарт, сын Микеланджело, сына Педара, сына Эогана, сына Сорхи, дочери Томаса, сына Мойры, дочери Шона, сына Шемаса, сына Диармайда...
Не успел я произнести и половины своего имени, учитель что-то раздраженно пролаял и поманил меня к себе пальцем. Когда я подошел к нему поближе, оказалось, что он сжимает в руке весло. Прилив гнева теперь уже походил на весеннее половодье, он перехватил весло поудобнее и держал обеими руками. Он размахнулся с плеча и со свистом, подобным свисту ветра, огрел меня сверху вниз, так что злосчастный удар пришелся мне прямо по голове. От этого удара я потерял сознание, но, прежде чем лишиться чувств, я еще услышал его пронзительный вопль:
– Йер нам, – сказал он, – из Джамс О’Донелл.
Джамс О’Донелл? Два эти слова лихорадочно бились у меня в мозгу, когда я вновь пришел в себя. Я лежал ничком в сторонке на полу, мои штаны, волосы и я сам, – все пропиталось кровью, которая потоками хлестала из моей разбитой головы. Когда ко мне вновь вернулось нормальное зрение, учитель уже поднял на ноги другого мальчика и спрашивал у него имя. Ясно было, что малышу не хватило ума извлечь должный урок из тех побоев, что выпали на мою долю, поскольку он отвечал учителю, называя свое имя в миру в точности так же, как это делал я. Учитель вновь схватился за палку и не успокоился до тех пор, пока кровь мальчика не брызнула фонтаном, а сам мальчик не лишился начисто чувств, простертый в луже крови на полу. И нанося удар, учитель вновь сопроводил его воплем:
– Йер нам, – сказал он, – из Джамс О’Донелл!
Вот так каждый бедняга в школе был бит и наречен именем Джамс О’Донелл. Не было ни одной детской головки во всей округе, которая не была бы разбита в этот день. Понятно, многие не могли стоять на ногах в этот вечер, и мальчики, приходившиеся им родней, отнесли их по домам. Жалко было смотреть на тех ребят, кому надо было добираться вплавь домой на Араны, притом что у них с утра и маковой росинки во рту не было.
Когда я добрался до дома, матушка как раз варила картошку для свиней, и я попросил у нее пару картошин на обед. Картошку я получил и съел безо всякой приправы, кроме нескольких крупиц соли. Школьные беды все это время не давали покоя моему уму, и я постановил спросить про это у матери.
– О женщина, – сказал я, – я слыхал, что всех до единого в этих местах зовут Джамс О’Донелл. Если это впрямь так, то поистине удивительна нынешняя жизнь, и страшно подумать, до чего крепкий и здоровый человек этот О’Донелл, если у него столько детей!
– Ты верно судишь, – сказала она.
– Если и так, – отвечал я, – я ничего не понимаю в собственном верном суждении."
2.
"ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Нашествие ирландскоговорящих. – Ирландский колледж. – Ирландский праздник в нашей местности. – Благородные господа из Дублина. – После танцев приходят беды.
...
Председатель положил перед собой на стол золотые часы, заложил большие пальцы за края жилета и разразился следующей истинно ирландской речью:
– Ирландцы, – сказал он. – Мое ирландское сердце радуется при мысли о том, что я сегодня обращаюсь к вам по-ирландски на этом ирландском празднике в самом центре ирландскоговорящей области. Надо сказать, что сам я ирландец. Я ирландец с макушки до пят, ирландец спереди, сзади, сверху и снизу. Все вы здесь истинные ирландцы, как и я. Все мы до единого потомственные ирландские ирландцы. А тот, кто ирландец, будет ирландцем и впредь. И сам я, так же, как и вы, не сказал ни единого слова кроме как по-ирландски с того дня, как родился, и вот еще что: только и исключительно по-ирландски бывало сказано все, что бы ни говорил я в своей жизни. И раз мы истинные ирландцы, нам следует постоянно обсуждать друг с другом проблему ирландского языка, равно как и проблему ирландскости. Не будет никакой пользы от нашего знания ирландского, если мы станем беседовать на этом языке о неирландских вещах. Тот, кто говорит по-ирландски, но не обсуждает вопрос языка, тот в глубине души не истинный ирландец: такой человек не приносит пользы ирландскому духу, и это все равно, как если бы он насмехался над ирландским языком и оскорблял ирландцев. Нет ни одной вещи на свете, столь же милой и столь же ирландской, как истинные истинно ирландские ирландцы, беседующие на истинно ирландском языке на тему самого что ни на есть ирландского ирландского языка. И сейчас я объявляю этот праздник ирландски-открытым! Слава ирландцам! Пусть живет и процветает наш ирландский язык!
Едва благородный ирландец уселся на свою ирландскую задницу, большой шум и аплодисменты раздались среди собравшихся. Многие местные ирландцы ослабли от долгого стояния на ногах, поскольку ноги под ними подкашивались от вечного недоедания, но никто не произнес ни слова жалобы. После этого вступил Опасный Котенок, – высокий, обширный и почтенный муж с лицом темно-синим от бурного роста бороды и частого бритья. Он произнес еще одну прекрасную речь.
– Ирландцы! – сказал он. – Я от всей души приветствую вас, пришедших сегодня на этот праздник, и желаю крепкого здоровья, долгой жизни, процветания и удачи и всяческого счастья вам, всем вместе и по отдельности, до скончания дней и покуда только будут живы ирландцы в Ирландии. Именно ирландский язык приходится всем нам родным, и потому нам следует быть серьезными в вопросах ирландского языка. Я не считаю, что правительство серьезно подходит к вопросу ирландского языка; я не думаю, чтобы они в глубине своей души были ирландцами. Они насмехаются над ирландским языком и оскорбляют ирландцев. Всем нам следует крепко стоять за ирландский язык. Я считаю, что даже Университет несерьезно подходит к вопросу ирландского языка. Люди, занимающиеся индустрией и торговлей, несерьезно подходят к вопросам ирландского языка. Я сомневаюсь временами, – подходит ли хоть КТО-НИБУДЬ серьезно к вопросу ирландского языка? Нет свободы без единства! Нет языка – нет страны! Пусть живет и процветает наш ирландский язык!
– Нет свободы без короля Георга! – сказал Седой Старик мне на ухо. Он всегда очень уважал английского короля.
– Похоже, – сказал я, – что этот благородный господин – ирландец и подлинно серьезно подходит к вопросу ирландского языка.
– По всей видимости, – сказал Старик, – котелок у него варит хорошо.
Не одна еще прекрасная речь к народу прозвучала с этой трибуны, а целых восемь. Многие ирландцы упали в обморок от голода и от напряжения слуха, а один человек умер самым ирландским образом посреди собравшихся. Да, тот день был великим днем речей в Корка Дорха."
3.
"ГЛАВА ПЯТАЯ На охоту в Росанн. – Красоты и чудеса тех краев. – Сказочник Фердинанд О’Рунаса. – Мой ночной поход. – За мной гонится нечто ужасное. – Я спасен.
Как-то раз, когда с картошкой у нас в доме сделалось туговато и призрак голода начал тревожить нас, Седой Старик сказал, что нам следует отправиться на охоту, если только мы хотим удержать души наши в телах, а не выпустить их порхать в поднебесье, подобно сладкоголосым пташкам. Хоть и говорится, что, мол, с миру по нитке – голому рубашка и что один в поле не воин, но если слишком уж полагаться на людей, то вскоре и впрямь голышом щеголять будешь, а там и один в поле останешься."
4.
"ГЛАВА ШЕСТАЯ Я достигаю зрелости. – Жажда жениться. – Мы с Седым Стариком в Росанн. – Я женат. – Смерть и злополучие.
Когда я достиг зрелого возраста (однако по-прежнему не обладал ни мужскими качествами, ни здоровьем), я подумал однажды, что нету сходства между мной и другими людьми в Корка Дорха, которые жили в мое время и выросли вместе со мной. Они были женаты и у них было по многу детей. Без сомнения, часть этих юнцов к тому времени уже отправилась в школу, и учитель окрестил их именем Джамс О’Донелл. У меня не было жены, и, по-моему, никто не уважал меня по этой причине. Я не понимал в то время простейших вещей, равно как и чего-либо другого. Я думал, что дети падают с неба, и что всем, кто хочет их заиметь, нужна лишь удача и хорошие обширные поля. Впоследствии я стал слегка сомневаться, что все обстояло именно так. Были люди, – древние старики, – у которых были большие наделы земли, а детей не было вовсе, были и другие, у которых земли было с воробьиный нос, однако был полон дом малышей. Я подумал, что разумным выходом будет представить этот вопрос на суд Седого Старика.
– Почему и по какой причине, уважаемый, – сказал я, – я не женат?
– Любое терпение, – сказал Старик, – вознаграждается.
В тот раз я больше ничего не сказал, а в течение месяца обдумывал сказанное в покое, растянувшись на тростнике в задней части дома. Я заметил, что мужчины всегда женятся на женщинах, а женщины выходят замуж за мужчин. И хотя я часто слыхал, как Мартин О’Банаса называет меня “бедным созданием”, говоря с моей матерью, я считал, что многие женщины приняли бы мое предложение с радостью.
Однажды мне встретилась на дороге женщина с верхнего конца Корка Дорха. Я учтиво приветствовал ее и сказал ей несколько слов.
– Уважаемая, – сказал я. – Я уже достиг мужского возраста, но заметь, что у меня совершенно нет детей. Есть ли какая-нибудь надежда, достопочтенная, что ты выйдешь за меня замуж?
Ни ответа, ни учтивого слова я от нее не услышал, она лишь со всех ног припустила по дороге, тихо ругаясь сквозь зубы..."
